========== Глава 1. ==========

        Иван приехал в родную деревню отдохнуть душой. Он слишком устал от бешеного пыльного мегаполиса, где каждый живёт сам по себе в своей клетушке, соседей знает только по звукам из-за стен, которые не славятся своей звукоизоляцией. Высотки подпирают собой небо, чью синеву разрезают безжалостно белыми полосами самолёты, словно хотят покромсать его на лоскутки. Асфальт летом нагревается и чуть ли не дымит. Машины стоят в заторах, наполняя тяжёлый душный воздух ароматами выхлопных газов. Кондиционеры в общественных местах часто ломаются, либо работают с такой мощью, то не дай Бог попасть под его прохладные струи. Вмиг простудишься. А болеть в жару противно, и совершенно не вовремя. Особенно одному в большой квартире с высокими потолками одного из домов сталинского времени. Дом был хоть и старый, но крепкий. О таких говорят, что строили на века. Это не нынешние новостройки, которые, кажется, тронь и рассыпятся как карточный домик. Все эти жилищные коробки одинаковы как близнецы.  Квартиры с пластиковыми окнами и виниловыми обоями. Хотите помереть от удушья? Ваша  мечта стоит от полутора миллионов и выше. Естественно, рублей. Грезите накинуть на себя ярмо долговой ямы? Возьмите эту мечту в ипотеку, и у вас на шее на долгие годы затянется петля.

К счастью Иван купил квартиру без оформления кредита. За это он должен был благодарить своего работодателя, углядевшего в столяре-краснодеревщике золотое дно. Клиентов было хоть отбавляй. Ваня брался за всё. Мебель у него была эксклюзивная, стилизованная под старину: рококо, барокко, прованс. Что душеньке клиентской угодно. Сделает так, что и не отличишь. Михалыч, хозяин, не нарадовался на своё сокровище в виде Ивана Хохлова, видного деревенского парня, чьи руки он называл бриллиантовыми. Глядя на Ванятку (так называл его Михалыч), хотелось пафосно воскликнуть: «Не перевелись ещё на Руси богатыри русские!». Высокий рост, косая сажень в плечах, темные кудри, при взгляде на которые вспоминалась песня – «Кудри вьются до лица, люблю Ваню-молодца». Заглядывая же в чёрные глаза Ивана, клиенты тут же вспоминали «Очи чёрные, очи страстные». В общем, Ванятка состоял из сплошных песен и цитат, последняя из которых была «Гей, славяне». Редко сейчас встретишь такое славянское лицо – курносый нос, густые ровные брови, квадратный подбородок с блядской ямочкой, бесхитростный открытый взгляд в обрамлении густых длинных ресниц.

Характером Иван вышел ровным и спокойным. Вывести из себя его было очень сложно. А точнее, невозможно. Любой клиентский каприз воспринимался им как должное. Ваня никогда не спорил, делал своё дело и, казалось, что может даже угодить чёрту лысому. Михалыч даже не знал, какому Богу молиться и благодарить за такой подарок свыше. Фирма его процветала, а молва о чудо-работнике катилась по городу, словно снежный ком. Клиентов пруд пруди. Никогда не было дня пустого и неприбыльного.

А ещё Ваня пел. Да так складно и звонко, что около его мастерской очередь из слушателей собиралась. Как заведёт он «Раскинулось море широко», так в груди щемит, сердце жмётся, да слёзы глаза щиплют. Уборщица тётя Клава встанет со шваброй в коридоре, вытрет слёзы с морщинистых щёк и всхлипнет: «Наш как затянет, затянет, а батька причитает: « Куда ж я вас сирых да убогих девать буду?»

В свою деревню Ваня ездил ежегодно, да по два раза. В Рождество сам Бог велел. Иван был человеком религиозным, с детства ходил в местную старую покосившуюся церквушку. Да летом, к земле родимой, душистой пряным запахом перепревшей листвы и удобренной навозом. Любил Иван в огороде копаться, вдыхать неповторимый аромат, брать в ладони рассыпающийся чернозём, от которого энергия текла по жилам, и подносить к лицу. Накопавшись в огороде, захаживал Иван в кузницу. Дед Кузьмич отдавал парню молот и садился на берёзовый пенёк, балакая про здешние новости. При этом скатывал папироску-самокрутку грубыми пальцами, закуривал и поглядывал на молодца, ловко орудующего за наковальней. Зрелище было захватывающим. Блестящий от жара печи голый скульптурный торс, перекатывающиеся мышцы под кожей, сильные руки, мокрые кудрявые пряди, падающие на лоб.

- Возвертайся обратно, - просил Кузьмич своего ученика. – Помру, и загнётся кузница.

- А смысл? – Ваня споро колдовал над подковой. – Самокрутки крутить и самогон хлестать? Три лошади осталось, два коня да мерин. Загибается деревня.

Кузьмич со смаком затягивался, сплёвывал на землю  через расщелину между жёлтыми зубами и матерился. Истину Ванятка говорил. Половина домов в деревне пустовало. Молодёжь бежала в город, старики уходили вперёд ногами на кладбище, мужики запивались. Скоро и кузница не понадобится.

И вдруг подкатила кузнецу работка. Раскинул свои палатки недалеко от деревеньки разношёрстый шумный цыганский табор. Лошади да кони у них на загляденье. И Ваня как раз приехал отдохнуть от городской суеты, за верстаком в своё удовольствие постоять и запахи родные вдохнуть.

Шёл Иван по улице широкой и чувствовал себя счастливым человеком. Нет ничего лучше покосившихся тёмных заборов, куриц, бегающих по двору, коровушек-кормилиц и лая сторожевых собак. По дороге зашёл он по старой памяти в конюшню. Прошёлся по небольшому ряду, поглаживая тянувшиеся к нему морды. Лошади Ванятку знали. Голоса его не пугались, не шарахались как от чумного, руки его любили и спокойно давали себя подковать. С пустыми руками Иван никогда в конюшню не приходил. Вот и сейчас он прихватил с собой буханку свежего хлеба. Разломил на куски и угощал щедро, подставляя под шершавые губы угощение на широкой ладони.

- Степан, я возьму Звёздочку? Хочу до поля прокатиться.

- А что же не взять? Бери, - откликнулся Степан, конюх здешний.

Звёздочка обрадовалась, что уж в стойле то весь день торчать? Поскакала бодро. Вынесла на поле луговое. Ваня спешился и побрёл неторопливо, держа поводья в руке. Трава луговая по пояс, колышется под лёгким ветерком. Бросишь взор, и объять не сможешь травяное море. Уже и донник цветет, репей около дорог цепляется, ромашки тянутся белыми головками к солнышку. И васильки. Васильки Ванюшка любил больше всех остальных цветов. Цвет у них необыкновенный.

Нырнул Иван в траву, лёг на спину и в небо уставился. Трава тёплая, щекочется приятно и васильки небо загораживают. Смотрит Ваня и видит перед собою глаза, а цвет у них чисто васильки. Почудилось, что ли? Приподнялся парень, глаза испуганно моргнули и в траве исчезли.

- Кто ты? – Вгляделся Ванятка, в длинных травинках мальчонка прячется. Смуглый, кожа под солнышком золотится, волосы словно шоколад. Сам пацанёнок тоненький, как тростинка.

- Васенькой кличут. А ты кто?

- Иван. Ты что здесь делаешь?

- К своим иду, – махнул пацан рукой куда-то в сторону.

- Шустро же ты идёшь, - усмехнулся Ваня.

- Как могу, - Вася губки поджал и от обиды захлопал ресницами длинными. Повернулся и пошёл, прихрамывая. Присмотрелся Ваня, а у мальчонки-то одна ножка короче другой. Стыдно ему стало, что ляпнул такие слова, не подумав.

- Подожди, Василёк! Садись, я тебя подвезу.

Подсадил он парнишку на Звёздочку, а сам сзади пристроился. Тронул лошадку, поехали они медленно и плавно.

- Ну, и где твои-то?

- Во-о-он там.

Глядит Иван и видит палатки разношёрстные. Цыгане. Как есть цыгане.

- Так ты цыганёнок?

- Типа того, - смеётся пацан. Повернул к Ванятке голову и смотрит своими глазищами васильковыми. А у Вани голова кругом идёт от глаз этих бездонных и аромата лугового. Млеет он от тепла хрупкого тела, прильнувшего к нему, да от золотой кожи.

- Васенька, приходи сегодня на речку вечером купаться.

- Приду. Туда, где мостик.

Довёз Иван мальчонку до палаток, спустил на землю и ускакал поскорее, пока цыганки его не углядели, да не принялись его охмурять и завораживать. Слышал Иван байки, что обведут они вокруг пальца, даже не заметишь. И погадают, и коня выманят.

Ехал Ванятка и вспоминал глаза удивительные. Васильковые. Скорей бы уж вечер. Увидеть Васеньку, парнишку чернявенького, который вдруг с маху запал ему в душу.